1. Культура первичного производства
Территория Северо-Западного Кавказа, прародина адыгов, представляетсобой уникальное явление в силу непрерывности этнических процессов, проте-
кавших здесь с древнейших времен: вплоть до конца Кавказской войны в этом
регионе не происходило кардинальной смены населения. Данная этническая
преемственность обусловила непрерывность и местной хозяйственной тради-
ции.
Еще в эпоху ранней бронзы в данном регионе сложился своеобразный хо-
зяйственно-культурный тип, основанный на сочетании мотыжного земледелия и
многоотраслевого животноводства с разведением крупного и мелкого рогатого
скота и свиней1.
В последующие эпохи симбиоз земледелия и скотоводства сохраняется при
их одновременном качественном изменении и структурном усложнении. Так,
осваивается плуг и уже в античную эпоху высокоразвитое пашенное земледелие
меотов оказывается способно поставлять зерно на экспорт. Наиболее распро-
страненными культурами являлись местные — просо, пшеница, ячмень, в
меньшей мере – рожь, овес; в более позднее время заимствуется и осваивается
кукуруза. Коневодство, зачатки которого прослеживаются еще с эпохи ранней
бронзы2, со временем начинает играть особую роль в хозяйстве и становится
одним из самых престижных занятий адыгской феодальной аристократии. В то
же время свиноводство, по мере утверждения у адыгов ислама, постепенно ис-
чезает. Утрачивает свои позиции и рыболовство — если в период античности и
средневековья рыба в значительной мере дополняла пищевой рацион местного
населения, будучи к тому же одной из важнейших статей экспорта, то впослед-
ствии эта традиция была утрачена в пользу земледельческо-скотоводческой мо-
дели хозяйства и мясо-молочно-зерновой системы питания.
В то же время, в связи с ростом населения, идет процесс более полной хо-
зяйственной адаптации к различным ландшафтным зонам региона. Осваивается
отгонная форма скотоводства, связавшая воедино альпийские и равнинные па-
стбища; совершенствуется техника землепользования в горах3.
Идеальная сбалансированность основных форм хозяйства становилась осо-
бенно заметной в годы вражеских нашествий, когда земледелие на равнине ус-
тупало первенство более динамичному скотоводству. Крайним вариантом раз-
вития событий являлся уход населения с плоскости в горы, которые при этом
становились опорной базой сопротивления, а горное хозяйство — экономиче-
ской основой выживания этноса. И лишь спустя некоторое время, с уходом или,
наоборот, оседанием пришельцев, начинался обратный процесс заселения этни-
ческой территории, восстанавливался статус-кво между равнинной и горной
формами хозяйства и равновесие земледелия и скотоводства.
В эпоху классической Черкесии культура первичного производства адыгов
основывалась на сочетании пашенного земледелия с отгонным скотоводством и
коневодством, дополняемых пчеловодством, птицеводством, садоводством и
овощеводством. Частью хозяйственной инфраструктуры являлись также и раз-
нообразные домашние промыслы и ремесла.
При этом существовало достаточно большое количество локальных вари-
антов культуры первичного производства, которые в основном совпадали с гра-
ницами расселения адыгских субэтносов. Данная вариативность определялась
целым комплексом показателей: общим уровнем развития и соотношением ве-
дущих отраслей — земледелия и животноводства у различных групп адыгов;
сочетанием вспомогательных отраслей; преобладающей системой земледелия;
подбором сельскохозяйственных культур; степенью развития отраслей живот-
новодства; наличием сезонных пастбищ, их расположением и другими менее
значимыми факторами.
Так, на равнине господствовала экстенсивная переложно-залежная систе-
ма земледелия. На участке целинной или залежной земли первые год-два сажа-
ли просо, затем — пшеницу, кукурузу, ячмень и другие культуры, после чего
земля "отдыхала” или на 5-10 лет отводилась под сенокос. Для проса же, требо-
вавшего всегда свежей земли, выбирался новый участок и хозяйственный цикл
повторялся. Землю пахали тяжелым (так называемым "адыгским”) плугом, в
который запрягали три-четыре пары волов.
Подобная система земледелия с подъемом в горы постепенно сменялась
иной, носившей интенсивный характер и позволявшей достичь разумного ком-
промисса между природой и хозяйственными потребностями многочисленного
горского населения. Участок земли, подсечно-огневым способом высвобожден-
ный из-под леса, разделялся на 4-5 частей, каждая из которых по очереди около
5 лет использовалась под пахоту, а остальное время находилась под пастби-
щем4. Дефицит удобной земли заставлял горцев прибегать к террасированию
крутых склонов. Лесозащитные полосы (естественные или искусственно насаж-
давшиеся) и водоотводные канавы предотвращали разрушение почвы дожде-
выми потоками и ветром. Этому же способствовала и продуманная схема чере-
дования культур: вначале сеяли просо или кукурузу, имевшие глубокий корень,
затем — пшеницу или рожь5, причем использовали особые сорта этих злаков,
адаптированные к местному климату. Повсеместно применялись удобрение и
орошение земли. Для неглубокой распашки тонкого слоя горного чернозема
использовалось особое пахотное орудие типа рала с однопарной упряжкой во-
лов. Подобная система землепользования, названная И.Н. Клингеном "лесо-
хлебной”6, позволяла десятилетиями эксплуатировать горные участки без
ущерба для плодородия почвы.
Садоводство (знаменитые "черкесские сады”) было наиболее развито у
шапсугов, абадзехов и натухайцев, виноградарство — на Черноморском побе-
режье7. Пчеловодство, дававшее мед прекрасного качества, получило распро-
странение по всему Северо-Западному Кавказу8.
Заслуженной репутацией опытных коневодов пользовались равнинные
адыги. Многовековая селекция позволила вывести прославленную адыгскую
породу лошади*, в рамках которой существовало несколько локальных вариан-
тов, именовавшихся по фамилиям кабардинских, западноадыгских и абазинских
заводчиков: шъэолэхъу, бэчкъан, трам, къундет, хьагъундэкъо, абыкъу и мн.
др.9 Крупный рогатый скот разводился всеми равнинными адыгами (и особенно
— бжедугами и кубанскими шапсугами), что объясняется большей, чем в горах,
потребностью в тягловой силе при распашке земли тяжелым плугом, а в более
позднее время — и постоянным спросом на рабочих волов в соседних казачьих
станицах. Мелкий рогатый скот распространен был повсеместно, причем доля
коз в стаде заметно увеличивалась с продвижением в горно-лесную зону10.
Наличие и периодичность использования сезонных пастбищ во многом
определялись особенностями рельефа и высотой местности над уровнем моря.
Так, альпийскими лугами в качестве летних пастбищ располагали адыги, оби-
тавшие в горной местности восточнее линии Белая — Пшеха (прежде всего —
абадзехи), население Большой и Малой Шапсугии использовало разнотравные
участки в верховьях Афипса и Пшиша, бжедуги — прикубанские равнины (а до
расселения казаков-черноморцев — и правобережье Кубани), темиргоевцы и
махошевцы — междуречье Лабы и Кубани, бесленеевцы — бассейн Урупа и
его притоков, а на крайнем западе адыгского ареала сезонные перегоны скота
вообще сводились к минимуму ввиду сосредоточения зимних и летних пастбищ
в пределах Натухайской равнины11. Тесно ассоциированные с адыгами убыхи,
согласно источникам, держали свой скот на летних пастбищах Верхней Абадзе-
хии12.
Вышеописанная модель адыгского хозяйства, складывавшаяся на протя-
жении столетий, была существенно деформирована в ходе Кавказской войны.
Специфический характер военных действий в Закубанье не позволял царскому
командованию решить черкесскую проблему в нескольких генеральных сраже-
ниях, что заставило российскую сторону скорректировать тактику и дополнить
основные методы покорения адыгов средствами экономического давления. К
числу таковых относились: захват важнейших экономических центров Западной
Черкесии; постепенное оттеснение "непокорных” адыгов с равнин в горы, со-
провождавшееся строительством кордонных линий и казачьей колонизацией
отторгнутых у коренного населения земель; сезонные экспедиции, направляв-
шиеся в Закубанье по завершении там годичного цикла сельскохозяйственных
работ; фуражировки отдельных российских отрядов и гарнизонов укреплений.
Подобные мероприятия наносили невосполнимый ущерб культуре первичного
производства западных адыгов, поскольку приводили к разрушению всей хо-
зяйственной сферы, вызывали земельное утеснение и провоцировали голод.
К числу факторов косвенного характера следует отнести разрыв экономи-
ческих связей (в том числе и торговых) как внутри самой Западной Черкесии,
так и с ее соседями; изъятие значительной части рабочих рук из производствен-
ной сферы.
Одним из важнейших факторов являлись и постоянные вынужденные ми-
грации населения, приводившие к деградации хозяйства и требовавшие всемер-
ной (хозяйственной и психологической) адаптации к новым природным услови-
ям. К факторам психологического плана, видимо, можно отнести и ощущение
нестабильности, возникавшее у прифронтового населения, хозяйство которого в
условиях военного прессинга находилось под угрозой заведомого уничтожения.
Эта ситуация усугублялась отсутствием реальных прав на землю, поскольку
российское командование, не считавшееся при переселениях "мирных” адыгов
с границами княжеств и фактически отменившее обычное земельное право до-
военного периода, в то же время в условиях продолжающейся войны было не в
состоянии (да и не желало) законодательно закрепить землю за ее номинальны-
ми владельцами.
Наряду с количественными изменениями (общим падением объемов про-
изводства), налицо были и качественные (структурные) изменения. Имела место
отраслевая переориентация хозяйства, когда земледелие, как более рискованная
форма деятельности, утрачивала ведущие позиции в пользу скотоводства13.
Состояние обрабатывающей промышленности адыгов зависело не только
от внутренних потребностей, но и внешнего спроса. В силу высокой престиж-
ности адыгской аристократической культуры, продукция местных ремесленни-
ков, и, прежде всего — оружие, конский убор, одежда и проч., пользовалась
широкой популярностью у соседних народов Кавказа и казачества, а порою вы-
возилась и за пределы региона. Внешнеторговые связи Северо-Западного Кав-
каза были исключительно широки. Так, еще в X в. аль-Масуди отмечал вывоз из
Касогии "в соседние страны ислама” дорогой льняной ткани особого сорта14. К
середине XVIII в., по обстоятельным сведениям К. Пейсонеля, ежегодно из
Черкесии в Крым, а оттуда в Польшу, Молдавию, Валахию, Россию и Турцию
вывозилось 5-6 тыс. шт. верхнего платья ("чекмен”), 50-60 тыс. шаровар, 200
тыс. бурок, 5-6 тыс. сыромятных кож15. Все это свидетельствует о том, что мно-
гие ремесла — оружейное, ювелирное, кожевенное, седельное, производство
одежды — уже приобрели мелкотоварный характер и стали целенаправленно
работать на внешний рынок.
С падением Крымского ханства адыги лишились его необозримого рынка,
поступательное развитие промышленности было прервано, товарность ремесла
резко упала. Новые торговые партнеры Черкесии — Турция и Россия — рас-
сматривали ее только в качестве источника поступления сырья, что и обуслови-
ло практически полное отсутствие ремесленной продукции в структуре адыг-
ского экспорта, а торговая блокада, установленная Россией после заключения
Адрианопольского мира, лишила адыгских ремесленников последней возмож-
ности выхода на внешний рынок.
В условиях Кавказской войны опережающее развитие получили отрасли,
ориентированные на производство военной продукции — оружия и амуниции,
пороха, бурок, седел и конского убора, а также реме?сла, позволявшие хоть в ка-
кой-то мере сгладить последствия войны, как, например, циновочное, постав-
лявшее продукцию, необходимую в условиях регулярного разрушения жилищ-
ной сферы.
Окончание катастрофической по своим последствиям войны привело к
кардинальным переменам в культуре первичного производства адыгов, по-
скольку изменилась сама среда обитания и условия хозяйственной деятельности
коренного населения Северо-Западного Кавказа.
Из высших соображений государственной безопасности вся горно-лесная
зона региона была «очищена» от адыгов, а их немногочисленные группы, избе-
жавшие вынужденного переселения в Турцию, были сконцентрированы глав-
ным образом в прикубанских округах, отделенных от нагорной полосы цепью
казачьих станиц. Столь резкое изменение этнодемографической ситуации в За- кубанье повлекло за собой и неизбежную трансформацию хозяйственного об-
лика региона. В рамках деформированного хозяйственно-культурного типа пре-
кратил существование или сократил ареал распространения целый ряд его ло-
кальных вариантов, ранее широко представленных на покинутых адыгами тер-
риториях. Так, последний очаг горной формы хозяйства у адыгов Северо-
Западного Кавказа сохранился в Причерноморье – небольшая группа шапсугов,
получившая в 1870-1880-х гг. разрешение вернуться на прежние места обита-
ния, вскоре восстановила «лесо-хлебную» систему земледелия, тесно сопря-
женную с отгонным скотоводством и эксплуатацией лесосадов.
Адыги, поселенные на прикубанской равнине, тоже оказались вынуждены
приспосабливаться к принципиально новой политической и экономической си-
туации послевоенного времени. Особенно тяжело этот процесс протекал у ады-
гов-горцев, прежде обитавших в совершенно иных природно-климатических и
хозяйственных условиях. А.Н. Дьячков-Тарасов, одним из первых обративший
внимание на эту проблему, писал: "Невольно мысль кавказоведа обращается к
нижнекубанским горцам, особенно к потомкам нагорных абадзехов, шапсугов,
с 60-х годов прошлого столетия живущих в несвойственной их природе геогра-
фической и бытовой обстановке. Роскошная картина нагорного хозяйства верх-
них бассейнов притоков Кубани, наблюдавшаяся в 40-х и 50-х годах прошлого
века, когда горы кипели жизнью; когда ущелья Псекупса, Абина, Пшиша, Пше-
хи, Белой, Шахе, обоих Лаб, были покрыты садами, где среди яблочных, гру-
шевых, черешневых, ореховых деревьев прятались серые группы саклей и дво-
ровых построек абадзехов ... ; когда тысячные стада бродили по нагорным па-
стбищам Луганак, Тубийского плоскогорья (верховья Пшехи и Белой "Схагуа-
ше”), в настоящее время сменилась картиной убогого хлебопашного хозяйства,
переживающего депрессию...
Земли, отведенные адыгам, оказались гораздо худшими по качеству и ус-
ловиям хозяйственной деятельности, чем выделенные казакам: заболоченные,
малярийные, регулярно затопляемые водами Кубани17, значительная часть ко-
торых к тому же была «непригодна под более высокие культуры, как пшеница,
подсолнух и т.п.»18. Участки земли были явно недостаточными для использова-
ния прежней переложно-залежной системы с преимущественным возделывани-
ем проса, требовавшей значительных земельных ресурсов. Малоземелье выну-
дило адыгов к интенсификации полеводческого хозяйства посредством перехо-
да к трех- или четырехпольной системе с усовершенствованным севооборотом,
что отныне позволяло выращивать не только привычные злаки, но и новые
культуры, имевшие рыночный характер.
Статистические данные свидетельствуют, что наиболее предприимчивая
часть адыгов уже через несколько лет преодолела кризисную ситуацию и даже
приспособила свои хозяйства к новым, товарно-денежным отношениям, актив-
но включившись в торговлю пшеницей, рожью, кукурузой, а в более позднее
время поставляя на рынок подсолнечник, гречиху, картофель, табак19. В значи-
тельной степени этому способствовало распространение новых орудий труда, а
также увеличение запашки на общинных и арендованных у казаков землях. В
свою очередь, это привело к сокращению пастбищных участков в ущерб живот-
новодству, постепенно уступившему первенство земледелию. Изменяется и
внутриотраслевая структура адыгского животноводства: в отличие от пришед-
шего в упадок коневодства, сохраняет свои позиции разведение крупного рога-
того скота (и, особенно, рабочих волов для пашенного земледелия). Постепенно
исчезает высокопродуктивная горная порода крупного рогатого скота, которая
вытесняется черноморской породой, либо скрещивается с последней в целях
приспособления к равнинным условиям20.
Зримым свидетельством разрушения прежней натуральности хозяйства
являлось и вовлечение в рыночные отношения адыгского ремесла и домашних
промыслов, а также востребованность промышленной ("городской”) продукции
адыгским населением.
Одновременно наблюдалось численное уменьшение специалистов в сфере
наиболее тонких, узкоспециализированных ремесел — оружейном и ювелир-
ном, что можно объяснить разрывом преемственности в годы Кавказской войны
и конкуренцией со стороны промышленной продукции. Недостаток мастеров
стал восполняться дагестанскими отходниками, работавшими в традиционной
адыгской манере.
Новой тенденцией стало появление в аулах небольших торговых заведе-
ний, в поисках дополнительного дохода открывавшихся выходцами из местной
среды, что являлось еще одним свидетельством постепенного изживания тра-
диционно негативного отношения адыгов к коммерческой деятельности. Появ-
ляются и первые предприниматели, основой благосостояния которых было уже
не сельское хозяйство, а торгово-промышленный капитал. Олицетворением та-
кого удачливого купца, предпринимателя и мецената в сознании адыгов начала
XX века являлся Л.Н. Трахов21, занимавшийся промышленным производством,
торговлей лесом и недвижимостью, кредитованием, оказанием посреднических
услуг и т.д.
В целом на протяжении всего послевоенного периода адыгская экономика
постепенно стала утрачивать свою характерную замкнутость, все более подчи-
няясь законам рынка и становясь неотъемлемой частью общероссийского эко-
номического пространства.
2. Жилищно-поселенческий комплекс
Поселения и жилища адыгов Северо-Западного Кавказа в прошедшие эпо-
хи демонстрировали значительное разнообразие форм, определявшееся особен-
ностями рельефа, политической ситуацией в регионе, а также социальным уст-
ройством и хозяйственными занятиями местного населения.
Весьма наглядно эти факторы сказывались на форме и планировке поселе-
ний. Так, аулы, располагавшиеся на равнине, отличались упорядоченной (по-
квартальной и уличной) планировкой и относительно плотной застройкой, когда
усадьбы примыкали одна к другой. Размеры таких селений могли быть весьма
значительны, включая по несколько десятков и даже сотен дворов.
Более пересеченный рельеф диктовал выбор иных форм поселений. В гор-
но-лесной местности аулы могли состоять всего из нескольких усадеб, а в высо-
когорье могли вообще приобретать однодворную форму. Густо заселенные реч-
ные долины, по свидетельствам авторов первой половины XIX века, порою
представляли собой "непрерывную цепь хуторов”22, в живописном беспорядке
разбросанных по реке и ее притокам. Селения получали наименования по фа-
милии феодального владельца или первопоселенца, по наиболее многочислен-
ной фамилии в ауле. Нередкими были и названия топонимического характера,
подчеркивавшие географическую локализацию населенного пункта.
При выборе места под поселение учитывались защитные свойства окру-
жающего ландшафта, нередко дополнявшиеся искусственными оборонитель-
ными сооружениями. Одним из самых ранних примеров такого рода является
поселение Мешоко эпохи бронзы, располагавшееся на труднодоступном мысу и
огражденное монументальной каменной стеной23. Можно упомянуть и тради-
цию строительства укрепленных цитаделей в меотских и раннесредневековых
поселениях, возводившихся на естественных возвышенностях24. В ситуации
прямой военной угрозы роль защитных сооружений возрастала. Не случайно,
что российские и иностранные авторы, посещавшие Черкесию в XVII – начале
XIX в., то есть в эпоху внешних вторжений (крымской, а затем и российской
экспансии) и внутренних столкновений, относили различные элементы форти-
фикации (валы, бревенчатые и плетневые ограды, оборонительно-
наблюдательные башни и т.д.) к числу непременных деталей внутренней струк-
туры адыгских поселений25. Нескончаемые боевые действия периода Кавказ-
ской войны превратили равнинные аулы в мощные оборонительные комплексы,
по периметру обносившиеся многорядным плетнем (зачастую, с забутовкой),
частоколом, завалами из древесных стволов или колючего кустарника. Адыги-
горцы, проживавшие в селениях разбросанной планировки, наоборот, стреми-
лись выносить фортификационные сооружения за пределы жилой зоны, перего-
раживая завалами речные долины и лесные дороги.
Наряду с усадьбами и оградами, в состав поселенческого комплекса входи-
ли и места общественного назначения. Так, своеобразными центрами притяже-
ния в селениях с древних времен являлись места проведения хасэ (совета), гос-
тевой дом (хьакIэщ) владельца аула или другого влиятельного лица, а также
кузница, являвшаяся своеобразным мужским клубом. С момента исламизации
адыгов новыми сакральными центрами становятся мечети, выступающие и в
качестве организующего центра селения при его застройке. Важнейшим куль-
товым сооружением являлось кладбище.
Традиционная адыгская усадьба состояла из трех изолированных дворов —
главного (жилого), скотного и хозяйственного, обнесенных общей оградой. Ос-
новное жилое помещение усадьбы — дом главы семьи (унэшхо) — по мере
возможности, если позволял ландшафт, устанавливалось фасадом на юг27. Ря-
дом возводились отдельные дома для женатых сыновей хозяина. Здесь же, по
периметру главного двора, ставились и хозяйственные постройки — конюшня,
курятник, летняя кухня, хлебная печь, зернохранилища, навесы для сельскохо-
зяйственной утвари и арбы. Центральная часть двора не застраивалась — сво-
бодное пространство использовалось для ритуалов жизненного цикла — здесь
играли свадьбы, проходили похоронно-поминальные обряды.
На скотном дворе ставились сарай и кормушки для скота. Хозяйственный
двор предназначался для обмолота хлеба и хранения запасов сена. Туалеты –
мужской и женский – располагались поодаль друг от друга, в самых укромных
местах усадьбы.
Непременной особенностью каждой адыгской усадьбы являлось наличие
гостевого дома (хьакIэщ), который ставился на периферии жилого двора близ
ворот. ХьакIэщ нередко огораживался, к гостевому дому пристраивалась ко-
нюшня. Такой дворик иногда выносился и за пределы усадьбы.
Естественно, что эта классическая схема адыгской усадьбы могла иметь
большое количество вариантов в зависимости от рельефа местности, хозяйст-
венной специализации, имущественного положения и социального статуса хо-
зяина, состава его семьи. Так, дворы горной усадьбы могли располагаться усту-
пами. При наличии свободного пространства пристраивались дополнительные
дворы – для молодняка, дойных коров28, пчельник29.
Традиционное адыгское жилище представляло собой прямоугольное в
плане многокамерное сооружение с двумя изолированными входами. Количест-
во комнат зависело от половозрастного состава семьи. Однокамерными явля-
лись только хьакIэщ и дома женатых сыновей.
Основным строительным материалом для жилища (как, впрочем, и для
всех сооружений усадьбы) являлся турлук — обмазанный глиной плетень. Че-
тырехскатная крыша жилища покрывалась камышом, соломой или осокой; в
Причерноморской Шапсугии использовался и папоротник30. Для защиты от до-
ждевой влаги и летнего зноя по всему периметру (или только по фасаду) дома
устраивался навес, опиравшийся на деревянные колонны*. Дом строился без
фундамента, полы были земляные, обмазанные глиной. Потолок, первоначаль-
но представлявший собой плетеные конструкции, промазанные глиной, к сере-
дине XIX в. еще не являлся обязательным элементом жилища и его наличие за-
частую зависело от материальных возможностей и социального статуса семьи.
Турлучные постройки в случае необходимости могли легко разбираться (для
чего места стыков делали разъемными), а наиболее трудоемкие детали перево-
зиться на новое место и неоднократно использоваться.
Дома знати отличались от жилищ простолюдинов только размерами, буду-
чи аналогичны в конструктивном отношении. Единственным исключением, по
свидетельству Хан-Гирея, были изредка встречавшиеся у аристократов дере-
вянные потолки и тесовые крыши.
Немаловажно, что в более ранние эпохи на Северо-Западном Кавказе от-
мечалось бо?льшее разнообразие технологических приемов в строительстве. Так,
в период античности наряду с турлуком (с основой из одно- и двухрядного
плетня) использовались камень и сырцовый (саманный) кирпич. Из камня, в ча-
стности, были сложены мощные крепостные стены и дворцовые постройки Се-
мибратнего городища (предполагаемой резиденции синдских царей), а также,
по свидетельству Диодора Сицилийского (I в. до н.э.) – замок царя фатеев Ари-
фарна34*. Каменные крепости существовали на Северо-Западном Кавказе еще в
эпоху раннего средневековья – как на Черноморском берегу, так и на север-
ном склоне хребта.
Постепенная архаизация домостроительных приемов началась на Северо-
Западном Кавказе уже в послемонгольское время37 и, видимо, была связана с
частыми вторжениями кочевников. Перманентное давление Степи, вызвавшее
резкое усиление подвижности местного населения, обусловило и преобладание
более простой технологии, в разных вариантах известной в данном регионе со
времен Майкопской культуры III тыс. до н.э.38 Легкое, быстровозводимое тур-
лучное жилище оказалось идеально приспособлено к частым перемещениям,
вызванным военным бытом адыгов. Уже в XV в. подобная ситуация стала на-
столько привычной, что, по словам итальянского миссионера Джорджио Инте-
риано, строительство каменного дома, согласно представлениям адыгов, было
равнозначно собственному признанию в трусости39. Немаловажно, что турлуч-
ное жилище хорошо сочеталось и с экстенсивной переложно-залежной систе-
мой земледелия равнинных адыгов, требовавшей регулярных перемещений. К
тому же турлучные дома лучше, чем каменные, соответствовали местным кли-
матическим условиям.
В горных районах Причерноморской Шапсугии, Абадзехии, Натухая и
Убыхии утвердился иной локальный вариант адыгского жилища – срубный
дом. В силу естественной природной защиты и интенсивной формы хозяйства
селения здесь были менее подвижны, что позволяло полнее использовать
имеющиеся ресурсы строительных материалов. Дома возводились из цельных
бревен или «досок» – расколотых надвое бревен-плах либо слегка подтесанных
топором стволов. Кровля была, скорее всего, двускатной тесовой40. Из бревен
или досок, наряду с турлуком, сооружались и хозяйственные постройки горской
усадьбы, в частности, амбары41. Ареал распространения таких домов стал резко
сокращаться в годы Кавказской войны – по мере продвижения линии фронта
все дальше в горную местность, турлучные сооружения стали вытеснять сруб-
ные, для восстановления которых требовались значительные затраты сил и вре-
мени.
Еще большие усилия были необходимы для строительства и возобновления
двухуровневых домов-резиденций, которые, возможно, под влиянием турецкой
городской культуры, пыталась возводить черкесская знать. Непрактичность по-
добных сооружений, обреченных на заведомое уничтожение в ходе российской
агрессии, еще раз подчеркнула идеальную приспособленность турлучного дома
к военному быту адыгов.
Для отопления и приготовления пищи в адыгском жилище устраивался
очаг каминного типа (джэныкъу) с надочажной трубой-дымарем (онджэкъ),
сооружавшейся по той же технологии, что и стены дома. У кубанских адыгов
очаг чаще располагался у продольной или боковой наружной стены, ближе к
противоположному от двери углу. У причерноморских шапсугов очаги могли
примыкать к внутренней перегородке, а у бесленеевцев А.А. Миллер зафикси-
ровал положение очага в особой нише, выдававшейся за пределы фасадной сте-
ны42. Очаг являлся священным местом дома, символическим центром, относи-
тельно которого определялась престижность занимаемого места.
Столь же аскетичным, как и само жилище, был интерьер адыгского дома.
Наиболее ценные вещи, например, старинное оружие, праздничная одежда, по-
стельные принадлежности, хранились в сундуках, стоявших у стен. Посуда и
кухонная утварь находились в настенных шкафчиках. Кровати могли быть де-
ревянными или (у наименее состоятельных) представлять собой земляное воз-
вышение. Принадлежностью универсального характера, без которой ни один
адыг не представлял своего дома, были циновки (пIуаблэ), изготовлявшиеся из
рогоза и служившие в качестве паласов, ковров или настенных панно, жестких
матрасов. Военный быт формировал и свою эстетику — главным украшением
дома считалось оружие хозяина и гостей, развешанное по стенам дома на спе-
циально вбитых для этого колышках, что порою придавало адыгским жилищам
облик военного арсенала.
Следует отметить, что сугубо сельской модель жилищно-поселенческого
комплекса адыгов была не всегда. Уже с эпохи античности традиции городской
культуры охватывали и Северо-Западный Кавказ, особенно отчетливо проявля-
ясь в приморских районах – зоне интенсивных межэтнических контактов. Го-
родские центры региона были традиционно полиэтничны – наряду с коренным
населением в них в разные эпохи проживали и колонисты – греки, итальянцы, а
также представители других народов. Застройка этих городов производилась с
использованием архитектурных достижений античной, а позже средневековой
западной и восточной культур. В то же время немалое число адыгов осваивало
иноэтничное городское жилище, оказавшись за пределами Черкесии в силу
практики военного отходничества, либо став жертвами системы военного раб-
ства (подобно мамлюкам египетского султаната). Кавказская война значительно
расширила этот перечень, дополнив его адыгами, служившими в "туземных”
подразделениях — Кавказско-горском полуэскадроне (Санкт-Петербург) и
Анапском горском полуэскадроне, аманатами (заложниками), а также пленны-
ми, высылавшимися в Россию.
В годы Кавказской войны, по мере поступательного движения адыгского
общества на пути к государственности, в Западной Черкесии получил распро-
странение еще один тип поселений – мехкеме. В 1849-1859 гг. комплексы мех-
кеме являлись религиозными, судебными, жандармско-полицейскими и воен-
ными центрами одноименных административно-территориальных единиц в
рамках политического образования Магомет-Амина. В силу подобной много-
функциональности, в состав такого комплекса входили мечеть, духовное учи-
лище, помещение для проведения собраний Совета мехкеме и судебных разби-
рательств, помещение для полицейских - муртазаков, тюремная яма и застенок,
склад провианта43. Аналогичную структуру, видимо, имела и главная резиден-
ция Великого Меджлиса на р. Сочи, а также и его региональные центры (1861-
1862 гг.).
По окончании Кавказской войны у адыгов вновь возобладала сельская мо-
дель жилищно-поселенческого комплекса. Только десятилетия спустя адыги
постепенно возвращаются в городскую среду. На рубеже XIX — XX вв. в Ека-
теринодаре — главном городском центре притяжения западных адыгов — уже
существовала достаточно многочисленная черкесская община, располагавшая
собственной недвижимостью. При этом некоторые адыги, имевшие к тому вре-
мени инженерное образование, могли сооружать дома по разработанным ими
проектам, руководствуясь собственными представлениями об архитектурной
эстетике. Таковы, например, особняки Траховых, Улагаев, Батырбека Шардано-
ва44. На средства местных адыгов возводятся общественные сооружения, как
например, здание Екатеринодарского горского словесного суда или горской
школы в Майкопе.
Постепенные изменения в поселении и жилище адыгов под воздействием русской культуры начались сразу после войны.
На заключительном этапе войны горная полоса Северо-Западного Кавказа
была "очищена” от коренного населения. Горные аулы прекратили свое суще-
ствование, а их обитатели, избежавшие изгнания в пределы Османской импе-
рии, выдворялись на плоскость, где либо расселялись небольшими группами и
отдельными семьями по аулам равнинных адыгов, либо образовывали крупные
многодворные поселки. Весьма показательно, что собственные наименования
подобных новообразований стали преимущественно формироваться не по ан-
тропонимическому принципу (как ранее), а образовываться от топонимов —
близлежащих объектов местности (например: Псейтук, Уляп, Ходзь, Блечепсин
и др.) либо определялись субэтнической принадлежностью основной массы на-
селения аула (Адамий, Егерухай, Хатукай, Мамхег). При этом значительно уси-
лилась субэтническая "мозаичность” аулов. Так, по данным Е.Д. Фелицына
1880-х гг., шапсуги оказались разбросаны по 39-и адыгским селениям Кубан-
ской области, абадзехи — по 62-м!45
Вместе с тем, прекращение боевых действий и обретение относительной
стабильности в составе российского государства подвигло адыгов к коренному
переустройству своего жилищного быта.
Планировка адыгских аулов становится менее скученной, более упорядо-
ченной. Исчезают общие ограды — реалии военного быта. В адыгских селениях
появляются новые, несвойственные ранее структурные элементы — торговые
заведения, небольшие промышленные предприятия (кирпичные, черепичные
заводы, лесопилки и др.), почтовые станции, учебные заведения46. Центр селе-
ния смещается к аульному правлению — символу нового гражданского состоя-
ния адыгского социума.
С появлением стационарных поселений был поколеблен и адыгский аске-
тизм в жилищной сфере, в которой при сохранении главным образом многове-
ковых традиций, намечаются новые тенденции, все зримее проявляющиеся на
протяжении пятидесяти послевоенных лет.
Так, при застройке двора наряду с традиционным турлуком начинают при-
меняться и новые материалы — саманный и обожженный кирпич, камень, де-
рево; при этом турлучные, дощатые и рубленые постройки нередко возводят на
жестком каркасе47. Значительно усиливал конструкцию жилища и фундамент –
чаще из камня на глиняном растворе. Можно предположить, что первоначально
(возможно, даже до окончания Кавказской войны) фундамент появился в гор-
ном жилище как защита от излишней сырости и как способ выравнивания по-
верхности пола48. Стены домов и внутренние перегородки делают уже неразъ-
емными. В домах появляются дощатые полы и потолки, используется застекле-
ние окон, наиболее состоятельные члены общины покрывают крышу черепицей
и жестью.
Совершенствуется и система отопления — наряду с адыгским очагом (а за-
тем и вместо него) в домах устанавливаются и заимствованные у русских более
экономичные печи различных систем – обитые железом «голландки» и «утер-
мановские» печи, металлические «буржуйки», а затем и кирпичная печь-
плита49. За традиционным очагом сохраняется только функция приготовления
пищи.
Эволюционирует и планировка адыгских жилищ — так, например, все ча-
ще для гостей отводится не отдельная постройка, а одна из комнат большого
дома. При сохранении вытянутого в плане дома с двумя входами (унэ кIыхь),
исключительно редким явлением была постройка квадратного дома с сенями
(унэ зэхэт).
Получают распространение предметы домашнего обихода фабричного
производства: стеклянная и металлическая посуда, самовары, керосиновые лам-
пы, мебель (высокие столы, стулья, деревянные кровати), ковры, одеяла, пухо-
вые подушки и др.
