Когда в 2006 году Россия выиграла право на Олимпиаду-2014 в Сочи, в эту триумфальную минуту я находилась на той сочинской площади, где восторженная толпа в три часа ночи приветствовала победу многонациональной страны. И мое ликующее сердце было в тот момент со всеми, но как будто тени предков встали рядом, наполняя душу тоской о трагической участи ушедших.
Красная Поляна! Как драматически столкнуло здесь время триумф и трагедию. Окончание почти столетней Кавказской войны было провозглашено именно здесь в 1864 году 24 мая парадом царских войск. С тех пор эта дата — траурный день для каждого адыга — день скорби по исчезнувшим фамилиям, аулам, целыми племенам, скорби по потерянной навсегда отцовской земле. В 2014 году будет 150 лет, как эта скорбь длится, и с ней живет уже не одно поколение адыгов.
В ту ночь триумфа целого государства я понимала, что обязательно возникнет «черкесский вопрос». И надо что-то делать, и начинать с первых же дней подготовки страны к Олимпиаде. И Олимпиада на исторической адыгской земле — это шанс адыгов обрести себя в новом качестве, расширить горизонт национального бытия, а там за горизонтом — не только будущее, но и прошлое. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Тяжба с историей — занятие бесплодное, иссушающее народный Дух, но и предательство собственной истории есть худшее из предательств. Как пройти между Сциллой и Харибдой — прошлым и настоящим, не ободрав и без того кровоточащие национальные раны?
Я начала готовить комплекс государственно значимых проектов по снятию напряжения «черкесского вопроса» в контексте Олимпиады для МИДа, администрации Президента РФ и других соответствующих ведомств. Не буду останавливаться на них, скажу только, что все они доведены до адресатов, но ни один из проектов не реализован. Между тем, «черкесский вопрос» за это время политизирован до предела, чему причина не только в самих адыгах.
Скажу здесь только об одной инициативе, касающейся республики. Поскольку плато Лагонаки, ни в чем не уступающее Красной Поляне, не вошло в олимпийскую спортивную программу, мы вместе с Сергеем Ведякиным разработали масштабный проект «Олимпиада искусств — Олимпиаде спорта» с центром в Лагонаки, в рамках которого предполагалось (в том числе) создание мистерии «Нарты», синтезирующей все виды искусств и задействующей лучшие творческие силы Адыгеи. Главной целью было показать не только внешнюю этническую атрибутику, но и духовные основы адыгской культуры, реанимировав в художественных образах национальную адыгскую идею, которую так щедро и заботливо постарались передать нам наши прародители. Мы же в ответ так усердно забили этот чистый источник ворохом исследовательской литературы о нартах, умертвив живую плоть заветов словесным надгробием. Культура потеряла ориентиры, оказавшись в бесплодно пограничном состоянии, когда и от своих не оторвались, и к чужим не примкнули, поэтому и не интересны ни себе, ни миру.
Думалось, что этот проект даст мощный импульс нашей культурной стратегии, придаст ей масштаб и целеполагание. Но этого не случилось! Когда мы встречались с А.К. Тхакушиновым, проект он одобрил. Дальше этого не пошло. «Должна ли нация заботиться о том, кто не заботится о нации?», — писал Расул Гамзатов. Вопрос риторический!
«Хороший план стоит ста тысяч воинов»
Тамерлан.
Но, несмотря на полное отсутствие адекватной времени идеологической стратегии, с культурой у нас все замечательно!
Это экономика Адыгеи в коме. Сельское хозяйство деградирует. «Великие» стройки замерли, кроме той, вечной, возле моего аула Афипсип, где уже много лет (и, видимо, еще столько же впереди) возводят странную дамбу между Кубанью и начисто высохшим Шапсугским водохранилищем, которое в виду краха рисовой отрасли в Адыгее уже никому не понадобится. Судя по срокам, стоимость дамбы приближается к затратам на Енисейскую ГЭс, а горы намытого рядом с ней песка из Кубани вполне могли бы пойти на застройку еще одного Майкопа. Я уже не говорю о деформации русла самой реки. О том, кто стрижет дивиденды, слухи ходят разные и как всегда народ владеет самой точной информацией. Знает и молчит! Но если бы мои добрые шапсуги, прославившиеся в прошлом веке своим демократическим общественным устройством, дружно подали в суд за разбитые дороги, то не один из автовладельцев четырех шапсугских аулов получил бы компенсацию за «убитые» на объездной дороге «ино» и прочие марки. Но враг невидим, а мы, адыги, привыкли воевать врукопашную, и про свое хваленое аристократически-демократическое прошлое давно забыли. Напоминаю! После страшного переселения адыгов в Турцию имперский придворный историк справедливо заметил: «… в лице кавказских племен Россия теряла живую здоровую и народную силу, храбрых воинственных мужей, способных себя защитить и обеспечить». Не знаю, что теряла Россия, но адыги потеряли свой самый пассионарный генофонд, и сегодня мы имеем то, что имеем.
Ну, бог с ней, с экономикой, главное, что все в порядке у нас с культурой. Пока чиновники-управленцы в скоростном режиме по кирпичику разбирают «базис», а эффективные менеджеры от культуры в поте лица трудятся над укреплением «надстройки», Адыгея дружно пляшет и поет.
Проводятся праздники нашего «брендового» сыра, который действительно того достоин, иначе про Адыгею никогда бы не узнала большая страна. Дважды премьеру (с разрывом в 10 лет) адыгейской оперы с ее исполнительским уровнем, ироничной реакцией зрителей и хвалебным экстазом взбиравшихся на сцену чиновников, кроме как маргинальной игрой в классику никак не назовешь.
Нейтрализовав возмущение профессионалов, ваяется памятник «Единение» с неуточненным субъектом (или объектом) монументального братания. Если речь идет о единении с русским народом, то через квартал от «новостроя» уже послан сигнал к дружбе с государствообразующей нацией в виде монумента «Навеки с Россией». Да и тема эта уже вроде исчерпана — третье столетие пошло, как мы пребываем полноценными гражданами государства Российского. Если же эта невнятная «бочка», задуманная как адыгский очаг, призвана согреть братским теплом нашу зарубежную диаспору, то главному «куратору» проекта грех было скрываться от сирийских адыгов, в отчаянье прибывших на родину в надежде на тепло родного очага. Несколько дней дожидались они встречи с главой республики, к стыду адыгейскому — безрезультатно. Счастье, что ситуацию спас глава Кабардино-Балкарии Арсен Каноков. С тем же «гостеприимством» встретил Аслан Китович и Маджида Чачух, общественного лидера черноморских шапсугов. И так же Арсен Каноков оказался более участливым в делах наших братьев. По сей день адыгские власти никоим образом в делах черноморских шапсугов не участвуют. Так с кем же единение? Получается, что памятник этот больше пригоден как символ фарисейства или банального «распила».
Но памятник единению всех адыгов действительно нужен. И выглядеть он должен, как монумент скорби и оптимизма одновременно. Скорби — потому что никакое единение уже невозможно: слишком много потерь, слишком длинный путь разрыва во времени между нами и слишком много малых и больших границ разделили адыгов. Разорвана общность ментальности и культуры, да и политически не властны адыги над своей судьбой. Что касается оптимизма, то он нам вполне по силам. Несмотря на пережитое, адыги сохранились в истории, из чрева народного вышли в мир талантливые личности, да и сам народ сохранил свое национальное лицо, называемое наукой самоидентичностью. И это самое большое богатство, которым мы сегодня располагаем — «локальный Дом в глобальном пространстве», обустройством которого озабочены даже состоявшиеся европейские нации. Ожесточенно ведется поиск русским народом — как сохранить свою самобытность. А мы, не утратившие её, никак не можем определить основные параметры национальной культуры. Отсюда и отношение к ней, как к сервисной службе по оказанию развлекательных услуг населению, а не как к главному идеологическому институту, формирующему национальное самосознание. Оттого и имеем вместо истинной самобытной культуры — культур-мультур! И если в ближайшее время перезагрузка адыгской культурной матрицы не произойдет, то к брендовому адыгейскому сыру добавится еще один раскрученный бренд — «Черные глаза».
Вот с ними и останемся в памяти «семьи народов». А действительно, чем не визитная карточка адыгейского искусства: черные глаза — вспоминаю, обожаю, только о тебе мечтаю!... Господи, о чем же еще остается мечтать Адыгее при такой власти?
Какие рухнули деревья! Какие карлики взошли!
Эти строчки Фазиль Искандер написал по другому поводу и для другого времени. Но талант угадывает правду на много лет вперед. Наша беда сегодня — утрата духовных пастырей, место которых заняли суррогатные поводыри. Хотя логичней было бы ожидать в Адыгее интеллектуального ренессанса. Ведь глава республики — гуманитарий. Будучи ректором вуза, он вел на республиканском ТВ передачи об интеллигенции и для интеллигенции. И очевидно получив более высокие полномочия, он мог бы продолжить свою просветительскую деятельность. Но почему случилось так, что именно при нем культура достигла высшего предела маргинальности?
Насколько я помню, Аслан Китович защищался по социологии. Монографию его читала, культурного шока она у меня не вызвала, оригинальных выкладок не обнаружилось. Да и какая может быть оригинальность в социологическом анализе адыгейской литературы времен соцреализма? Скажем прямо, никаких «вечных истин» наши писатели в духовно-интеллектуальную копилку ни в общероссийскую, ни тем более в мировую не внесли. Литература лишь зафиксировала наше вхождение в эпоху советского социализма, где партия вместе с той эпохой тихо скончалась. Перечитывать многие «шедевры» тех лет можно лишь как «блокнот агитатора» или в качестве источника для очередной диссертации.
Но самое главное, что правду об этом мы так и не произнесли. Может быть поэтому литература как один из жанров искусства тихо увядает в Адыгее, так и не объяснив художественным образом наиважнейшие вопросы нашего прошлого и настоящего. Слово оказалось не самым разящим адыгским оружием. Что же касается нашего «Пикуля», то справедливости ради надо отметить: Исхак Машбаш свою нишу в адыгской литературе занял всерьез и надолго, правда, количество его творений не всегда переходит в качество, во-первых. Во-вторых, в его романах присутствует чистая историография, не отягощенная философско-культурологическим осмыслением адыгского бытия, полного противоречий, трагизма, величия, сопротивления и самоубийственного безразличия к собственной национальной судьбе.
Причины трагической участи, постигшей нас, объективные и субъективные, так до конца и не осмыслены, поэтому и плывем по сей день по течению, надеясь, что оно само выведет нас к нужному берегу. Оценка сложнейших перипетий адыгской национальной жизни, действительно попавшей в жернова истории, по принципу чтобы «волки были сыты и овцы целы», равнозначна фальсификации этой истории.
И, в-третьих, писатель видит историю своего народа глазами хроникера, что в общем неплохо — в исторических знаниях всегда есть потребность, особенно у молодежи. Но историческая фактология, не оплодотворенная вибрацией национального Духа, не вызывает цепную реакцию мысли и эмоций, порождающих национальную рефлексию. А ведь нам есть о чем задуматься в нашей прерванной истории, не давшей адыгам возможности сформироваться в единую нацию и приобрести гражданские черты.
Черкесы испытали на себе, что значит общественный контракт, единодушное решение общества, хотя бы движимые величайшим энтузиазмом, но не скрепленные привычкой исторической. Очень точные суждения у генерала Р. Фадеева, наблюдавшего последние месяцы сопротивления адыгов в Кавказской войне, безуспешную попытку создания общеадыгского меджлиса: «Несмотря на все старания горцев заключение общего союза представляло непреодолимые трудности. Старшинам племен легко было собраться и условиться насчет дружного действия, нетрудно также было вызвать к бою все население, пристыдить равнодушных, казнить изменников. Но как было заставить совершенно свободных людей слушаться и кого слушаться? Каждый горец дрался, погибал или уходил с поля боя, когда ему вздумается. История последней борьбы и гибели храбрейшего народа осталась без собственных имен (!)
Какая мощная тема для историко-психологического исследования и в науке, и в литературе. Ведь то, что мы переживаем сегодня, имеет корневую систему в прошлом, только современный черкес — абсолютный антипод своему предку. «Свободных людей» — единицы, «храбрейшего народа» больше нет, как нет и «старшин», которые могли бы «собрать народ» и «условится насчет дружного действия». Но зато остались горцы, уходящие с поля боя, когда им вздумается. Из национального тела выхолощен дух. Теперь осталась одна плоть, которая жаждет насыщения больше, чем работы мысли и души. Побудить к этому — задача Культуры. И у нас есть личности, способные к этому. Еще не осмыслена современниками эпическая глубина так рано ушедшего от нас Нальбия Куека, который был наделен Всевышним помимо таланта честностью и честью, что не всегда совпадает.
В тихой безвестности пребывает в республике Юнус Чуяко, обозначивший в своем «Сказании о железном волке» базовые политико-культурологические проблемы адыгского бытия, звучащие сегодня еще острее, чем в советский период, где действуют его герои. Вопрос старика Рамазана русскому археологу Оленину, проводящему раскопки на адыгской земле, где сегодня Кубанским морем затоплено почти 12 аулов, глубиной постановки равноценен отдельному произведению. Профессор Оленин рассказывает помощникам — адыгам, как плавал по Рыбинскому водохранилищу и наткнулся на торчащую из воды церковную маковку с крестом. Сама церковь — на дне. Всмотрелся в воду, а там затопленный город. Русский город — на дне! И тогда старик Рамазан спросил его: «Вот ты мне и скажи. Мы говорим: надо затопить аулы — приказали русские. А вам кто приказывает? Русские? Разве вы не хозяева? Или есть кто-то главнее русских?» — Железный Волк всех подряд жрет! — громко сказал Урусбий, — что адыгский аул, что русская деревня — ему все равно!»
Какой мощный заряд в этом отрывке! Сколько боли и безысходности, рассудочного понимания, обреченности и сердечной тоски по исчезающему Дому традиций, институты которого столетиями хранили самостоятельность адыгского мира. Что не удалось разрушить советскому космополитизму, довершил удар российской рыночной стихии. Сколько драматических коллизий найдет здесь современное искусство, наука, общество. Кому как не ученому-социологу А. К. Тхакушинову должно быть понятно, что «черкесский вопрос» — это не вопрос Олимпиады 2014, это вопрос, как определить судьбу народа в эпоху глобализации. Но главе республики проще было порекомендовать Адыгскому научно-исследовательскому институту оставить эту тему в покое. И нужен ли он нам вообще этот институт? Признаться, и я задумывалась о его научном потенциале, пока не прочла работу Р. Ханаху «Традиционная культура Северного Кавказа: вызовы времени (социально-философский аспект)». Майкоп, 1997., получившую научный резонанс в масштабе всего Кавказа.
В ней задана высокая планка: создание единой кавказской культуры и ее адаптация на новой, современной почве. Мы получили глобализационный вызов, и на него рано или поздно придется отвечать, иначе окажется, что сыр — то лучшее, на что способны адыги. Почему спустя 15 лет после публикации, мы так и не приступили к развитию темы, не развернули научно-практическую и экспериментально-аналитическую работу, не вписали в общекавказский дискурс адыгскую культуру, у которой появился шанс обрести соответствующую вызову времени стратегию. И тогда наше искусство получило бы мощный импульс для художественного осмысления национального бытия.
В начале 20 века, когда адыги переживали трудный период вхождения в российскую империю, блистательный публицист и отчаянный адыгский патриот (за что он получил 10 лет сталинских лагерей) Сафербий Сиюхов с горечью написал: «А чем же объяснить лягушачье хладнокровие черкесской интеллигенции, которая со спокойствием, достойным лучшего применения, зрит столь безотрадную картину жизни народа, ее породившего? Где же национальное самолюбие этих господ?»
Сказано в начале прошлого века, а все так же актуально.
Сулиета КУСОВА-ЧУХО
Генеральный директор Центра этноконфессиональных проблем в СМИ при Союзе журналистов России
"Свежая газета", № 5, с. 7 — 8
|
